Меня лично конечно больше интересуют препараты противо- судорожные, но, после того, как мне в качестве предупреждающе-карающей меры после угрозы разоблачения некоторых вопросов подержали месяцок на аминазине и клопиксоле-акулфасте – не могу пройти мимо. И да – после того превентивного лечения зарекся говорить о чем собирался – весьма таки действенный инструмент в умелых руках 😉
Для начала уважаемого мной российского психиатра Виктории Жаденовой:
На самом деле за последние 10 лет появилось множество новых нейролептиков: абилифай, инвега, зипрекса. Отличие в чем: современные нейролептики — да и антидепрессанты — имеют меньше побочных эффектов, более безопасны и и более эффективны. Что касается транскраниальной магнетической стимуляции и электрошока, их вполне используют для лечения определенных заболеваний. Электрошок, разумеется, — средство довольно серьезное, но и без него бывает не обойтись: его применяют для лечения стойких и резистентных к терапии депрессий, вялотекующих и/или острых психозов. Транскраниальную стимуляцию чаще используют для лечения органики: неврозов, болезни Туретта. У меня самой довольно много психиатрических больных, потому примерно половине я прописываю различные препараты: от аминокислот (фенибут, скажем) и противотревожных (анксиолитиков) до нейролептиков. К использованию в лечении наркотиков я отношусь не очень хорошо, так как большинство из них могут провоцировать психозы.
У меня в практике было несколько случаев, когда пациенты понимали, что их психотическое состояние было спровоцировано употреблением МДМА, LSD или амфетамина. Так вот они говорили, что если бы их предупреждали, они бы никогда не стали пробовать эти вещества. Что касается биомаркеров, то шизофрения, к примеру, совершенно точно является эндогенным заболеванием — экзогенной шизофрении не существует. Шизофрения всегда генетическая (но не всегда наследственная). Внезапно возникший психоз свидетельствует лишь о том, что заболевание находилось внутри пациента, и что-то послужило триггером для егисточнико активации.
Виктория ЖаденоваПсихиатр и психотерапевт, основатель лаборатории личности Human Lab
Фото из личного архива Виктории Жаденовой
Впервые Кэти поговорила с чертом, когда ей было 14. Он возник на краешке кровати и постоянно подстрекал ее делать плохие вещи — к примеру, взорвать школу, где Кэти училась. Впрочем, с богом она тоже говорила. Историю Кэти рассказывает Мегана Кешаван в издании Stat.
Родители девочки, сектанты-пятидесятники, считали, что видения говорят о том, что она особенная. Лекарств поэтому Кэти не давали — и диагноза (а это было шизоаффективное расстройство) не ставили. Сейчас Кэти 35 лет, она долгое время была бездомной и несколько раз лежала в больнице. Кэти перепробовала все лекарства, прежде чем нашла препарат, который ей подходит, — это антипсихотик рисперидон. Сегодня она живет счастливой и стабильной жизнью с мужем в Техасе. Но она знает, что это очень шатко.
«Штука в чем: зачастую препарат помогает тебе в течение нескольких лет, а затем просто перестает. В какой-то момент мне надо будет искать другое лекарство», — цитирует автор статьи Кэти, которая отказалась называть свою фамилию. Стигматизация психически нездоровых людей в Штатах не так сильна, как в нашей стране, но и там она реальна.
Это частое, и правомерное опасение, возникающее у людей с психическими расстройствами. Ученые делают ошеломляющие успехи в расшифровке генетики заболеваний типа рака и разработке точных методов их лечения, а вот в случае душевных заболеваний, к сожалению, ситуация совсем иная.
Такие препараты работают, нарушая целые механизмы в мозгу, без адресного обращения к конкретным нарушенным химическим цепочкам. В результате довольно существенными могут быть побочные эффекты, а эффективность часто низкая. Некоторые люди развивают устойчивость к лекарству и затем проходят через мучительный период поиска и опробования нового препарата.
Спрос на лекарства от душевных расстройств растет, однако крупные фармацевтические компании не очень активно инвестируют в эту сферу: за последние десять лет число программ по разработке психофармакологических препаратов снизилось аж на 70%. Автор ссылается на данные Neuro Perspective.
Частично причина такого расклада заключается в том, что на рынке господствуют дженерики таких популярных лекарств как прозак (это американская марка, у нас он распространяется как флуоксетин), и у компаний нет особенного стимула тратить десятки миллионов долларов на разработку альтернатив. Однако еще одна причина — биологические причины душевных заболеваний очень сложны. За более чем двадцать лет в психиатрическом лечении не было особенных новаторских разработок.
Ученые говорят, что для продвижения в этой сфере им нужно найти так называемые биомаркеры — осязаемые биологические ключи, которые могут помочь диагностировать болезни, типа как высокий уровень глюкозы в крови может сигнализировать о диабете. Но до этого еще далеко. Биомаркеры могут быть не только физическими: ключ к заболеванию пациента может, например, дать анализ его голоса — некоторые структуры предложений и модуляции могут быть связаны с психическим заболеванием.
Недавнее исследование, опубликованное в журнале Analytic Chemistry, обнаружило, что анализ крови на окислительный стресс может помочь врачам быстрее диагностировать шизофрению.
Ученые связывают все больше генов с различными психическими заболеваниями — потому число биомаркеров должно увеличиваться. Однако даже когда мы лучше изучим механизм возникновения болезней в мозгу, до улучшения методов лечения будет еще далеко. Физические характеристики мозга, пораженного болезнью Альцгеймера, изучены достаточно хорошо, однако фармацевтическим компаниям десятилетиями не удается найти эффективное лекарство — невзирая на то, что в исследования были вложены сотни миллионов долларов.
Еще одна сложность: для тестирования психиатрических препаратов сложно использовать мышей, обезьян и других лабораторных животных, потому что человеческий мозг устроен гораздо сложнее звериного. У мышей не такой мыслительный процесс как у людей, потому повреждения в мышином мозгу нельзя сравнивать с человеческими расстройствами. Издание цитирует Роберта Десимона, главу Института исследования мозга Макгаверна при Массачусетском технологическом институте: «В области исследования рака нам понадобились буквально десятки лет работы, чтобы достичь некого уровня механистического понимания. Очень важно прийти к этому в психиатрии, именно этого ей недостает».
Именно этим сейчас занимается институт: пытается создать экспериментальные модели на животных. С помощью таких инструментов какредактирование генома и оптогенетика ученые надеются создать животных, чьи сбои в мозгу будут точнее имитировать то, что творится в голове душевнобольного человека.
Новый центр изучения аутизма в Массачусетском институте будет работать над изучением биологических и генетических причин аутизма. «В фармацевтических разработках мы не всегда ищем лекарство, которое полностью исцелит больного. Если мы сможем исправить интеллектуальные нарушения у аутиста на 50%, к примеру, это уже будет очень круто», — говорит Десимон.
Компания Novartis также вкладывает средства в изучение генетики душевных заболеваний. Но если раньше крупные фармацевтические компании использовали для тестирования многих больных — скажем, с диагнозом биполярное расстройство, то теперь они применяют более адресный подход, изучая подгруппы пациентов со схожими генетическими признаками или биомаркерами.
Novartis также изучает идею о сочетании лекарственной терапии с цифровым терапевтическим инструментом — например, компьютерным приложением. Еще врачи тестируют видеоигры в качестве «электронного лекарства» для лечения депрессии.
Кроме того, ученые тестируют транскраниальную магнетическую стимуляциюнервов в мозгу в качестве быстрого избавления от симптомов депрессии. Лечение электрошоком используется в психиатрии давно, а теперь исследователи разрабатывают более продвинутые устройства, которые будут вызывать меньше побочных эффектов.
Про один из легких путей рассказывает Ричард Долметш, бывший исследователь из Университета Стэнфорда, который теперь отвечает в Novartis за разработку нейропсихиатрических лекарств. Легкий путь, который Дольметш называет «самым низко висящим плодом», — это использование потенциала наркотиков типа кетамина, псилоцибина и экстази. Кетамин, долгое время применявшийся как обезболивающее, подает большие надежды в лечении депрессии. Псилоцибин — вещество, содержащееся в галлюциногенных грибах, — изучается как средство для борьбы с тревожностью и депрессией у пациентов в терминальной стадии раковых заболеваний. А МДМА, или экстази, может использоваться как психотерапевтический инструмент для лечения посттравматического стрессового расстройства. «Вероятно, верное сочетание галлюциногена с психиатрическим лечением или психотерапией может оказаться полезным», — считает Долметш.
За последние двадцать лет количество назначений психиатрических лекарств значительно выросло — особенно быстро растет распространение антидепрессантов. Каждый шестой американец принимает какое-то психиатрическое лекарство — скажем, антидепрессант или седативный препарат. Точной статистики по нашей стране, судя по всему, нет — однако известно, к примеру, что с1995-го по 2009-й год рынок антидепрессантов в странах Европы рос в среднем на 20% в год.
Найти подходящее лекарство — очень непросто, этот мучительный процесс может оказаться долгим и полным ошибок. Многие лекарства имеют накопительный эффект, и чтобы они подействовали, пациенты и наблюдающие их врачи должны зачастую ждать в течение недель — или даже месяцев. Кроме того, приходится постоянно регулировать дозировку, а в случае необходимости подыскивать другой препарат.
Врачам Кэти понадобилось аж 15 лет на то, чтобы диагностировать ее и подобрать правильное лекарство. У каждого препарата, который она принимала, был свой побочный эффект: на селексе, к примеру, (циталопрам) она набрала 45 килограммов и заболела диабетом. На рисперидоне диабет исчез, но у нее по-прежнему высокое давление и высокий уровень холестирина — потому Кэти принимает дополнительные лекарства. «Голоса на рисперидоне не ушли, но они стали спокойнее и почти меня не беспокоят», — комментирует Кэти.
Кэти не мечтает о чудесном лекарстве, которое полностью исцелит ее от болезни, но она держится. «Это сомнительная смелость: когда у тебя нет иного выбора, смелым быть легко. Главный урок, который я извлекла: страдающим не следует терять надежды», — говорит она.
А «страдает» сегодня чуть ли не каждый десятый россиянин. Недавно Минздрав и Исследовательский центр психиатрии и наркологии им. В.П. Сербского опубликовали (https://newdaynews.ru/chel/594626.html) статистику о психическом здоровье россиян: всего под диспансерным наблюдением на конец 2015 года в нашей стране находились более 4 миллионов человек. «4 миллиона человек — это те, кто обратился, —сказал изданию «Лайф» руководитель отдела эпидемиологических и организационных проблем психиатрии Центра имени Сербского Борис Казаковцев. — А на самом деле, по некоторым данным, в том числе зарубежным, у нас около 14 миллионов психически больных, это включая и легкие психические, и наркологические расстройства».
